В эфире радиоканала «Воскресение» прозвучала беседа с российским пилотом гражданской авиации, героем Российской Федерации Дамиром Юсуповым

Многие помнят события, которые произошли в августе 2019 года, когда благодаря мужеству и героизму экипажа удалось посадить аварийный самолет в кукурузном поле. Дамир Касимович расскажет о том, как складывался его путь в пилоты, почему его так тянет небо, трудно ли было вернуться за штурвал самолета после тех августовских событий.

– Дамир Касимович, расскажите, пожалуйста, о своем детстве и о родителях.

– Я родился в городе Игарка Красноярского края, это северный город, находится в Заполярье, зоне вечной мерзлоты. Мои родители, Касим Камилович и Мянзиля Абдулхаевна, как молодые супруги, молодожены, переехали из Самарской области в этот город, их отправили работать туда. Папа как раз вертолетное училище окончил, мама медучилище, училась на фельдшера, и их как молодых специалистов туда направили в далеком 1971 году. Папа летал на вертолетах Ми-4, потом на Ми-8, работал в аэропорту, а мама работала фельдшером в медпункте аэропорта, проверяла состояние пилотов, диспетчеров, работала медиком в аэропорту.

Я средний ребенок в семье, у меня есть братья: старший и младший. Рос я как обычный советский мальчишка, был октябренком, пионером, ходил в спортивные секции, кружки. Также папа брал меня с собой на работу. Когда были полеты, папа брал меня с собой прямо в кабину вертолета, и я вместе с папой летал. Папа какие-то грузы перевозил, полеты выполнял, а я сидел в кабине и смотрел, как он работает. С детства я полюбил авиацию, полюбил небо, и мечта стать пилотом на протяжении всего детства и юности была со мной.

– У вас, наверное, проблемы выбора профессии не было? Все уже было заранее предрешено?

– Я о другой профессии даже и не думал. Когда у меня спрашивали, кем я хочу быть, – я говорил, что хочу быть как папа, пилотом вертолета Ми-8.

– Дамир, я знаю, что путь в небо был у Вас непростой, не сразу все получилось...

– Да, на Севере мы жили до 1993 года, мне было 16 лет. Переехали, когда в стране были сложные времена, Союз уже распался, и родители приняли решение уйти на пенсию и вернуться домой. Многие тогда с Севера уезжали, потому что работы не было, все закрывалось. Я к тому моменту окончил 10 классов, и когда переехали в Сызрань – поступил в 11-й класс и один год учился в Сызрани.

Когда мы проходили медкомиссию в военкомате как допризывники, я проходил окулиста и так неудачно его прошел, что мне написали зрение не 100 процентов, а похуже, записали мне эти данные в медицинскую карточку. Я понял, что что-то не то, забил тревогу, начал витамины пить, гимнастику для глаз делать, таблицу выучил на всякий случай, эти строчки. И уже когда после 11-го класса пришел, чтобы забрать документы из военкомата и отнести в летное училище для поступления, мне врач сказал, что у меня на предыдущей проверке зрение было не очень хорошее. Я как-то с этим смирился, хотя надо было настойчивость проявить, усердие, надо было еще раз все проверить; в принципе, я на зрение никогда не жаловался, в школе всегда сидел на последних партах, все видел. И вот когда мне сказали, что медицинскую карточку мне не отдадут для поступления, я расстроился, ушел в себя, никому ничего не сказал, и моя мечта ушла в сторону.

После 11-го класса я поступил в юридический колледж, потом два года отслужил в армии танкистом, в танковых войсках, после армии поступил в университет учиться на юриста, потом женился, семья, дети – и все пошло вообще в другом направлении, мечта моя отдалилась, тем более уже время прошло, потому что раньше были ограничения для поступления в летное училище, принимали до 23 лет. И вот когда мне 23 года исполнилось, я понял, что, как говорится, поезд ушел, и практически больше об этом не вспоминал. Хотя, конечно, небо и авиация меня волновали всегда, я всегда интересовался авиацией, самолетами, фильмы про авиацию смотрел. Потом, когда Интернет появился, на YouTube начал ролики смотреть, то есть интересовался авиацией, но понял, что мечта моя не осуществится, и немного себя винил за то, что быстро сдался, не попробовал повторно поступить, побоялся чего-то.

– А как Вы смогли все-таки реализовать свою мечту?

– В нулевых годах стала возрождаться авиация, стали опять открываться авиакомпании. Если в 1990-х был упадок во всех отраслях, в том числе и в авиации, закрывались авиакомпании, летные училища закрывались, специалисты уходили на землю, были сложные времена, то в нулевые опять началось возрождение, увеличились авиаперевозки, пассажирские, грузовые, летные училища стали возобновлять прием, и была большая нехватка пилотов, был дефицит пилотов. Авиация развивалась, а без пилотов ни о каком развитии речи быть не могло, потому что пилоты – это люди, которые управляют самолетами, без них – никак.

И вот после того провала стал большой дефицит пилотов, и летные училища сняли возрастные ограничения для поступающих абитуриентов, практически убрали эти ограничения. Это было первое условие. Потом появился Интернет, какое-то вдохновение у меня появилось, я читал электронные книги про авиацию, смотрел ролики про самолеты, потом начал читать условия для поступления в летное училище, потом еще сходил на авиашоу в Сызрани. У нас в Сызрани есть единственное в России вертолетное военное училище, и каждые пять лет, в юбилейные для училища годы, там устраивают различные авиашоу, летают пилотажные группы, транспортные самолеты, вертолетчики. Я в очередной раз сходил, вдохновился – и у меня как-то сразу вернулась эта моя мечта опять, тем более лето было. И я принял решение, что попытаюсь поступать, потому что я чувствовал какую-то неудовлетворенность и решил, что надо попробовать. Если получится поступить – значит, мечта моя сбудется, я стану пилотом, летчиком, как и мечтал. А если не получится – буду спокоен, что я все предпринял, сделал все, что от меня зависит. Если не получится – значит, такая судьба, зато я не буду себя винить, когда уже буду в зрелом, пожилом возрасте, что не попытался. Я попробовал – и поступил в 32 года в летное училище.

– А свой первый полет хорошо помните?

– Свой первый полет помню хорошо, это было 6 марта 2013 года, как раз в день рождения моего старшего брата. Это был самолет Ан-2. После того как мы уже прошли теорию, сдали экзамены, прошли тренажерную подготовку – начались ознакомительные полеты. То есть я сидел с левой стороны, инструктор – с правой стороны, он отпустил штурвал и говорит: давай пробуй. Помню, зима, самолет Ан-2 на лыжах, я видел землю, управлял самолетом влево, вправо, вверх, вниз. Это чувство, что ты управляешь самолетом, летишь, – это море эмоций, радости от того, что наконец-то мечта воплотилась в жизнь, что ты в небе летаешь и управляешь самолетом!

– Говорили Вы сами себе в душе, почему же раньше не добились этого? Были такие чувства?

– Нет, таких чувств не было, просто была радость от того, что все-таки это получилось, и хорошо, что именно сейчас это произошло.

– А те события, которые случились 15 августа 2019 года, наверное, только в страшном сне пилота можно было себе представить? Вы до сих пор переживаете те события, которые произошли?

– Со временем все успокаивается уже, но вначале, конечно, переживал. Первые дни, первые месяцы возвращался мысленно в тот полет, анализировал действия свои. Конечно, это такое событие, которое крайне редко происходит, и оно оставляет след в душе.

– В своих интервью Вы говорили о том, что все эти случаи отрабатываются на тренажерах, и у меня сложилось такое впечатление, что ничего особенного не произошло, что это обыденность. Но это в силу Вашего характера, мужественного и спокойного? Вы особо не любите свои эмоции показывать?

– Конечно, эти действия мы отрабатываем на тренажере, каждые полгода у каждого пилота в программе два дня подряд по четыре часа отработка на тренажере действий в различных аварийных и внештатных ситуациях. Есть определенная программа, мы готовимся, сдаем зачеты сначала, а потом заходим в эту большую капсулу, которая на стойках находится, со вторым пилотом или с коллегой. А тренажер представляет собой кабину, где есть все датчики, переключатели, мониторы – то есть один в один с настоящей кабиной. Визуализация есть, мы видим, что происходит снаружи. Сзади сидит инструктор, и он по программе включает нам различные полетные ситуации: отказы техники, такие как пожар двигателя, отказ двигателя, отказ различных систем, гидравлических систем, инерциальных; заходы на посадку в различных условиях, метеоусловиях, на различных аэродромах, в том числе горных. То есть отрабатываем все эти ситуации, прерванный взлет и так далее.

Но когда ты на тренажере все это делаешь, ты понимаешь, что ты на земле, и ты к этому готов – и все-таки эмоциональное состояние намного проще, чем тогда, когда это происходит в полете. А столкнуться в полете с этой ситуацией, конечно, было неожиданно, не так, как на тренажере, когда ты ее ожидаешь, ты к ней готов. Тут случилось все неожиданно, и психоэмоциональный всплеск был, поэтому что-то мы сделали по инструкции, а что-то сделали не по инструкции, отошли от нее, то есть действовали по ситуации, использовали те навыки, которые у нас до автоматизма были отработаны, и где-то действовали вопреки инструкции.

– Это все-таки все произошло за очень короткий промежуток времени, вы ведь только взлетели?

– Да, это произошло практически сразу на взлете.

– Дамир, а ваши действия в этих условиях, может, потом легли в какие-то учебные материалы, пособия?

– Нет, они в учебные пособия не легли, потому что, повторюсь, мы действовали не по инструкции, а вообще-то надо действовать по инструкции. Поэтому они легли только в основу фильма. Потому что производитель несет большие затраты на обучение пилотов, на программы, на эти инструкции – и надо действовать по инструкции, но не всегда действия по инструкции дают положительный результат. Я считаю, что наши действия, даже где-то вопреки инструкциям, помогли пусть не сохранить самолет, но сохранить жизни пассажиров и экипажа.

– Это самое ценное, это даже бесценное.

– Согласен. Я сплю спокойно, мне не стыдно, я знаю, что в результате этого происшествия и наших действий все остались живы, никто не погиб, никто сильно не пострадал, я спокоен.

– Это, конечно, подвиг. И самое главное, что вы спасли столько жизней... А как пассажиры реагировали в этот момент? На борту что происходило?

– Я смотрел потом видео того полета, которое снимали пассажиры на протяжении всех этих 93 секунд полета, даже больше, с начала разбега. В самолете все было спокойно, никаких криков и паники не было. Потом я разговаривал с пассажирами, уже после этого случая, и пассажиры говорили мне, что кто-то вообще не понимал, что происходит, кто-то уже успел заснуть, потому что люди всю ночь не спали. Самолет-то длинный, а шум был в районе двигателя, это где крылья находятся, в середине салона. Поэтому те, кто понял, конечно, напряглись, в окна стали смотреть, за руки стали держаться, кто-то молиться начал. В принципе, ситуация была такая, что люди понимали: что-то происходит не так. Потому что двигатели работали с непонятным звуком, самолет не набирал высоту стремительно, как это происходит при обычном взлете. То есть самолет набирал высоту, потом начинал снижаться, были толчки резкие от неустойчивой работы двигателя, свет мигал в салоне, потому что электрика у нас запитана на двигатель и от оборотов двигателя зависит постоянство тока. Лампочки мигали, непонятное движение самолета было. Но паники не было, люди просто внутренне все это переживали.

Но на самом деле пассажиры действительно не знали, не предполагали даже, что будет выполнена посадка. Даже бортпроводники не знали, что будет выполнена посадка, потому что они сидят пристегнутые на своих местах во время взлета, и у них окошки маленькие, они не могут посмотреть, что происходит. Некоторые пассажиры даже обладали большей информацией, но никто не знал, что будет выполнена посадка, в отличие от нас, пилотов. Мы непосредственно были активными участниками этого события, потому что мы, во-первых, видели в иллюминаторы, что происходит, мы видели пилотажные приборы, мы видели, какая высота, какая скорость, видели бортовой компьютер, который сигнализировал о проблемах с двигателями. И сценарий был такой, как мы и отрабатывали на тренажере при отказе одного из двигателей, – мы планировали вернуться на аэродром, предварительно выполнив определенные действия, доложив диспетчеру, встав в зону ожидания, рассчитав дистанцию принять решение, проанализировать ситуацию и выполнить посадку. Мы это планировали. Но в итоге поняли, что самолет у нас высоту не набирает, перешел в горизонтальный полет и пошел на снижение. То есть действия по возврату на аэродром у нас вообще не получились, потому что самолет снижал скорость и высоту. И единственным решением было посадить самолет перед собой, в поле.

Мы понимали, что сейчас будет посадка, что как-то переломить ситуацию уже не получится. Я осознавал, что сейчас пассажирам будет неприятно, будет жесткая посадка, пассажиры могут испугаться, почувствовать дискомфорт. Но никаких мыслей о том, что сейчас будет гибель, что мы умрем, – не было. Как некоторые говорят, когда в жизни происходит критическая ситуация, когда смерть рядом, начинает жизнь картинками перед глазами бежать, прошлое вспоминается (или, наоборот, замедляется время, медленно начинает течь). Или папу, маму вспоминают, родственников, детей. Такого тоже не было. Я хоть и верующий человек, но про Бога тоже не вспомнил в этот момент. Мы были заняты анализом ситуации, перерабатывали информацию, которая шла с бортового компьютера, от приборов, анализировали, но никаких посторонних мыслей не было, потому что голова была другим занята, большим потоком информации, причем противоречивой.

Самолет снижался плавно, и весь полет, 93 секунды от взлета до посадки, мы управляли самолетом, перед посадкой убрали шасси, убирали крены, чтобы не было посадки на какое-то крыло, и плавно постарались посадить самолет. Вот так и выполнили посадку на кукурузное поле.

– Дамир, а какая-то связь с пассажирами осталась у вас?

– Да. После того как выполнили посадку, спасибо бортпроводникам – безопасно, быстро эвакуировали пассажиров, отвели их на безопасное расстояние, а первое время еще не было ни спасателей, ни служб. И когда все пассажиры эвакуировались, экипаж тоже эвакуировался, то я спустился, обошел самолет, и с некоторыми пассажирами мы разговаривали, они спрашивали, что случилось, я сказал, что птицы попали в двигатель. И вот такое первое общение было около самолета.

Более активные пассажиры пустили листочек, куда записывали фамилию, имя и телефон, и создали впоследствии группу в WhatsApp. И теперь мы в этой группе иногда общаемся, какие-то вопросы обсуждаем в отношении фильма, годовщины. Да, связь есть, но, конечно, не со всеми. На борту было 226 пассажиров и 7 членов экипажа, а в этом чате человек 60–70. Потому что многим людям в тот момент было не до записи, у людей был стресс, шок, паника, поэтому не все попали в этот чат, не все свои данные оставили. Тем более люди там были не только из Москвы и области, но и из других регионов, были из отдаленных. Но со многими поддерживаем связь, общаемся, встречались на съемках фильма.

– А после этих событий сложно было вернуться за штурвал?

– Конечно, волнение было. Хоть некоторые и называют это событие чудом, но для нас, для меня это все-таки был негативный опыт. Мы всегда отрабатываем наши действия так, чтобы любой полет, при любом отказе системы мы все-таки всегда заканчивали на аэродроме, то есть возвращались в аэропорт и выполняли посадку на взлетно-посадочную полосу, но никак не на поле или на воду. Поэтому это был негатив, стресс, переживание, и первый месяц мне не удавалось выполнить полет, хоть и хотелось выполнить, хотелось этот негативный опыт закрыть обычным, нормальным полетом. Но нам не удавалось выполнить полет, потому что, во-первых, была реабилитация, отпуск был, чтобы восстановить силы, поправить здоровье. Во-вторых, приглашали на различные мероприятия, была большая медийность у этого события.

В итоге, конечно, пришлось всю эту медийность оставить, потому что я летчик, я пилот, я должен летать. Мне была назначена медкомиссия, психологические тестирования, тренажер, и где-то чуть больше, чем через месяц, я выполнил первый полет с командно-инструкторским составом, проверяли мое психоэмоциональное состояние, мою профессиональную подготовку. Хоть я и волновался, но когда зашел в кабину – успокоился, и как будто и не было этого перерыва. Было волнение перед полетом, летчику надо летать, поддерживать свой уровень подготовки, потому что когда летчик долго не летает, то после перерыва ему кажется, что уже какая-то связь потеряна с самолетом, что-то забылось, но на самом деле у нас уже все до автоматизма доведено. И когда в кабину зашел – сразу ощутил себя в привычной обстановке, как будто бы не было этого перерыва. Вот так и начал; и до сих пор летаю, продолжаю полеты в той же авиакомпании, в той же должности.

– Наверное, кабину самолета Вы знаете лучше, чем свой дом?

– Да, так и есть. Потому что дома отсутствуешь много и забываешь, где что лежит. А кабина – маленькая, там все на своих местах. И на самом деле я в командировках нахожусь больше, чем дома, потому что такой у нас разъездной характер работы, постоянно разные маршруты, разные рейсы, даже самолеты разные, но кабина-то у всех одинаковая, поэтому в кабине уже привычно.

– Дамир, та известность, которая так неожиданно на Вас обрушилась, наверное, утомила? Как Вы ее переносите?

– Когда все это произошло, конечно, было очень тяжело, потому что я не был к этому готов, и к этому нельзя быть готовым. Спортсмены и артисты к своей медийности, популярности идут постепенно и осознанно. А я просто жил, работал, никому не был интересен – и в какой-то момент вдруг сразу стал всем нужен. Я поначалу вообще не понимал, что от меня нужно журналистам. Во-первых, случилось такое жизненное потрясение, и так было тяжело. Но люди по-доброму относились, проявляли внимание, писали в соцсетях, были тысячи сообщений, звонили, приглашали – положительные эмоции были. Но даже от этого уставал, не говоря уже о том, что нужно было давать какие-то интервью, что-то говорить.

Конечно, к этому надо быть готовым, но поначалу было тяжело, хотелось куда-то уйти, спрятаться, чтобы оставили в покое. Хотелось спокойствия какого-то. Я не привык к такой медийности, некоторые люди хотят такой известности, идут сами к этому, а тут, наоборот, хотелось спрятаться. Но со временем, во-первых, ажиотаж прошел, другие новости появились, другая новостная повестка; и как-то уже научился себя правильно вести с журналистами. Несмотря на эту медийность и общественную признательность, у меня такая же работа осталась, мне надо работать. Во-вторых, семья. Я также муж, отец, есть домашние дела. Поэтому я работал, занимался домашними делами, стал уделять время общественной работе, тем более статус Героя России предполагает участие в различных мероприятиях патриотической направленности, это встречи со школьниками, студентами. Когда есть желание, когда есть время – встречаюсь, хожу на мероприятия.

– Семья, наверное, гордится Вами? Почетное звание Героя России Вы получали из рук президента.

– Да, семья гордится, родители, братья, родственники, знакомые, дети, жена. Но я их сын, брат, муж, отец. У жены спрашиваю, каково быть женой Героя? Она говорит, что она выходила замуж-то не за героя, а просто за любимого мужчину. Я для них родной человек, а то, что у меня теперь такое звание, они этим гордятся, им приятно, поддержка есть с их стороны, спасибо им.

– Совсем скоро на экраны выйдет фильм, который создан по этим событиям. Вы активное участие принимали в создании фильма? Попробовали себя в этой сфере?

– Полтора года назад я познакомился со съемочной командой, режиссером Сариком Андреасяном, встретились с ним, я рассказал ему свою историю, рассказал о детстве, о пути в авиацию, о том случае, и он как-то воодушевился, мы обговорили детали, и был написан сценарий. Я его прочитал, вроде все устроило, и летом прошлого года уже начались съемки этого фильма. Я там участвовал в качестве консультанта, то есть консультировал по каким-то моментам, именно по деталям того полета, и какие-то моменты из авиации тоже им подсказывал, потому что людям, далеким от авиации, тяжело что-то такое создать. И чтобы было меньше ляпов, я их консультировал. Подсказывал пилотам действия в кабине, что сказать, какую команду подать, какой переключатель переключить, куда посмотреть – и так далее, потому что это важно. Непосредственно в съемках я участвовал несколько дней, два-три дня, когда съемки были на тренажере, то есть когда кабину снимали, сам полет. И потом какие-то правки уже вносил, смотрел фильм, дополнял.

– И в завершение нашей беседы что бы Вы пожелали юным ребятам, у которых есть какая-то мечта, но им пока не удается реализовать ее?

– Это хорошо, когда есть мечта, мечта должна быть у каждого ребенка. И я бы пожелал стремиться воплотить эту мечту, но стремиться не просто в мыслях, а в действиях. Если человек хочет кем-то стать, в частности летчиком, то нужно хорошо учиться, позаботиться о своем здоровье, оставить вредные привычки. И когда уже будут конкретные шаги по воплощению мечты, даже если будет отрицательный результат, то не сдаваться, не предавать мечту, а пытаться и пытаться еще раз. В случае неудачи человек получает пусть отрицательный, но тоже опыт. В следующий раз он будет сильнее, мудрее, у него будет больше знаний, и человек обязательно добьется своей мечты, если он будет более настойчив. И результат даже будет лучше, чем если он неосознанно, с первого раза легко добился своей мечты, легко поступил. А если он будет добиваться, то, конечно, результат будет намного лучше. И поэтому нужно идти за мечтой, прилагать к этому все усилия и обязательно полагаться на Всевышнего. Он помогает, Он оказывает поддержку в любом случае, и человек верующий всегда всего добивается в жизни, так как полагается на Всевышнего. Поэтому нужно обязательно действовать, двигаться вперед, к мечте.

Беседовал:
Константин Еремеев

Записала:
Полина Митрофанова

22 марта 2023